Andrew, 52 - 7 июня 2012 07:32

Люди будущего.
Именно так называл русских замечательный английский писатель Джером К. Джером, известный широкой публике как автор «Трое в лодке не считая собаки». Конечно, русский быт он знал не слишком глубоко, и в его бытоописаниях России начала 20-го века хватает «развесистой клюквы», но о настроениях русской интеллигенции он был достаточно осведомлен, как-никак имел в этой среде друзей, навещал их в Питере. Я приведу несколько любопытных, а местами, пророческих отрывков из рассказа Джерома «Люди будущего». Это к вопросу о том, насколько сознательно российская элита тех времен призывала на свою голову революционную бурю и так ли уж она не представляла себе последствий, той цены, которой ей придется заплатить из-за собственной неспособности обеспечить эволюционное развитие общества. Попутно хочу заметить, что в мировоззрении Джерома бытовало глубокое уважение к трудящемуся бедняку, идущее вразрез с господствовавшим в то время либеральным социал-дарвинизмом, с его «выживает сильнейший» и презрением к «лузерам». Но при этом идеи социализма, если рассматривать его как примитивную уравниловку, вызывали у Джерома глубокое отторжение и виделись ему покушением на свободу личности человека и саму ее индивидуальность. Итак, англичанин о России и русских.
«Я должен любить Россию сильнее, чем я ее люблю, хотя бы только ради тех русских друзей, которыми я могу гордиться. …
Русский человек - одно из самых очаровательных существ земного шара. Если он расположен к вам, он не поколеблется высказать вам это, и не только на деле, но и на словах, что, быть может, не менее полезно и необходимо в нашем старом и сером подлунном мире.
Мы, англосаксы, склонны гордиться своею сдержанностью. (Андрей - Далее идет описание сцены эмоциональной сдержанности меж англичанами) Я вспомнил эту сцену однажды вечером, обедая с несколькими русскими друзьями в одном из петербургских отелей. Один из присутствующих не видел своего троюродного брата - горного инженера - восемнадцать месяцев. Встретившись, сидели друг против друга, и каждый из них за время обеда, по крайней мере, раз двенадцать вскакивал со своего стула, чтобы обнять другого; всякий раз они прижимали друг друга к сердцу, целовали в обе щеки и с влажными глазами рассаживались по местам. Подобное поведение не вызывало ни малейшего удивления среди их соотечественников.
Но русский гнев так же быстр и страстен, как и любовь. В другой раз мне пришлось ужинать с друзьями в большом невском ресторане. За соседним столом сидели два господина, все время мирно беседовавшие; как вдруг, по-видимому ни с того ни с сего, они оба вскочили на ноги и яростно накинулись друг на друга. Один из них схватил графин с водою и без колебания пустил им в голову другого. Оппонент же его своим оружием выбрал стул из красного дерева и, откинувшись назад, для того чтобы лучше размахнуться, задел нечаянно мою хозяйку.
- Будьте, пожалуйста, поосторожнее, - заметила она ему.
- Тысячу извинений, сударыня, - возразил тот, с кого кровь и вода струились в одинаковом количестве, и, приняв меры предосторожности в отношении сохранения нашей неприкосновенности, он ловким ударом сбил с ног противника.
На сцене появился городовой. Он не сделал ни малейшей попытки вмешаться, но, выбежав на улицу, поспешил объявить радостную новость другому городовому.
- Это обойдется им порядком, - заметил спокойно мой хозяин, продолжая доужиновать, - удивляюсь, почему они не подождали?